Мехмат МГУ.
Первокурсники
Автор: Вера Кузнецова-Фетисова (Савельева)

На Главную страницу


Обо мне


Назад на страницу Студенческие годы


Фотоальбом Учеба в МГУ


АБИТУРИЕНТЫ

Мы поступали на мехмат в 1971 году, в июле. Конкурс был – 6 человек на место. Самые первые впечатления от Университета, еще абитуриентские, - это восторг перед великолепием здания на Ленинских горах, потрясенность его громадными колоннами, холлами и вестибюлями. А какие сады высажены на его территории! Всюду цвел жасмин и всё было усыпано его лепестками.

Правда, мне больше запомнилась сирень перед Главным зданием МГУ, а не жасмин. (Примечание мое - С.Вантеев)

Особенно мне нравились пустынные гулкие залы у главного выхода из высотки на Ленинские горы. Я робела, оглядывая высоченные беломраморные залы, сидя на чудных дубовых скамьях.

Еще помнится постоянная путаница, куда сворачивать в столовую – налево или направо, в зону Б или зону В я попала?

Хотя большой зал столовой зоны В точно такой же, как и в зоне Б, но в зале напротив большого в зоне В была еще "Пельменная" (Примечание мое - С.Вантеев)

Путаница с лифтами – в тот ли холл зашла, в тот ли лифт села? Народу набивалось в лифты так, что и вздохнуть нельзя. Перегрузка? – Нет, поехал, сердешный. Наконец, вывалились на нужном этаже – куда же идти? Где же эта аудитория?.. Ах, уж эти лифты, замирание сердца при скоростных спусках и подъемах!

Уж сколько лет прошло, а мне все снится огромный лифт, который все набирает скорость, пока не вылетает через университетский купол наружу, к небу. И я – это кошка, вцепившаяся со страху четырьмя лапами в раскачивающийся шпиль. С огромной высоты я гляжу в звездное небо и отчаянно мяукаю на всю Москву.

В лифтах и коридорах мы часто сталкивались с низеньким жирным человечком в синей форме с блестящими пуговицами. Он разносил телеграммы.

В огромном главном здании Университета (ГЗ) было, кажется, всё: столовые и рестораны под названием профессорских столовых, Дом культуры и бассейн, магазинчики, химчистка и прачечная, почта и телеграф. И вот этот человечек забегал в лифт с телеграммой и молча прислонялся своим медузообразным телом к ближайшей женщине. Его отпихивали – он так же молча прислонялся к другой. Позже, где-то на четвертом курсе, я узнала, что он летом подошел в зоне Б к открытому окну на 14-м этаже, крикнул кому-то: «И я с тобой!» - и шагнул в пустоту. Он был единственным сыном профессора математики Софьи Яновской, и из почтения к матери его взяли на работу. Звали его Еммануил, что по-древнееврейски значит «С нами Бог».

И откуда только абитуриентов не было! Со всех концов тогдашнего Советского Союза и даже из зарубежья. И с Дальнего Востока, и из Средней Азии, и с Кавказа, и из Германии. Но я, кажется, всех по дальности переплюнула, приехав аж с Чукотки. Первого сентября, когда оба потока математиков и поток механиков собрали вместе в одной огромной аудитории на первом этаже ГЗ, после приветственных речей академиков, я встала с каким-то вопросом и начала так: «Я приехала с Чукотки…» Поднялся такой хохот, что продолжать дальше было нельзя, а меня долго звали «девочкой с Чукотки». Абитуриентов селили в ГЗ, и я еще с пятью девочками жила в блоке на 18-м этаже. Среди нас была золотая медалистка, две девочки окончили мат.школы. Бывалые студенты, досдававшие «хвосты», считали своим долгом припугнуть нас. Так, они рассказывали про то, что строили здание в 50-х годах зэки и что в его толстенных стенах замуровано немало людей живьем. Что в его таинственных подвалах чуть ли не 50 подземных этажей. А ещё – что почти везде есть системы прослушки, так что не стоит всё болтать. После первого же письменного экзамена по математике мои соседки развеселились. Они бегали и болтали с мальчиками, жившими этажом ниже, спускали им из окна записки на веревочке. А я даже боялась встать коленками на подоконник – такая высотища! У, как было страшно! Мне до сих пор снятся эти «зияющие высоты». Я одна сидела дни и ночи и повторяла устную математику и физику. А когда вывесили результаты экзамена, то оказалось, что к следующему допущена только я. Девочки поплакали и разъехались, а я осталась в блоке одна. И поступила. Какое это было счастье!

На снимке слева: первокурсник Олег Селезнев в комнате студенческого общежтия мехмата (корпус №6 ФДС на Ломоносовском). Грызем гранит науки. (Примечание мое - С.Вантеев)

ОБЩЕЖИТИЕ.

Поступившие счастливцы после экзаменов разъехались по домам, а в последних числах августа приехали в Москву. Иногородние оформлялись в общежитие на Ломоносовском проспекте, дом 31. Там стоит 7 пятиэтажных корпусов для студентов младших курсов с разных факультетов МГУ и посередине – столовая. Прекрасным августовским утром я с большим чемоданом присоединилась к толпе у шестого корпуса. В нем, кроме мехматян, на 5-м этаже жили «Ивяшки» - студенты Института восточных языков. Все переговаривались, знакомились, договаривались поселиться вместе. Девочек, как и положено на мехмате, было мало – в 5 раз меньше, чем ребят. Меня и ещё четверых девочек поселили в 201-ой комнате, прямо у холла на втором этаже. Там стояли 4 кровати с тумбочками, а пятому человеку полагалась раскладушка. Чтобы никому не было обидно, мы договорились спать на раскладушке поочередно по неделе. Но все равно каждый считал одну из коек своей, а Оля Сырунина была «кочующей». Скоро у нас распределились роли. Самой положительной была Серединцева Ира-большая. Она все делала по режиму и организовывала у нас процессы дежурства по уборке и питанию.

На снимке справа: женская комната в студенческом общежтии мехмата (правда, это уже не ФДС, Зона Б ГЗ, наверное, 4-й курс). За столом: Лида Балеева, Ира Джиоева и Лиза Умирбекова (Примечание мое - С.Вантеев)

Поскольку в столовой были очереди, мы стали готовить сами. Помню, как была моя очередь печь блины. Стою я на кухне, пеку. Подходит Аникин Сережка из моей 104-й группы и говорит своим ломающимся голосом: «Да кто ж так печет?» Берет он две сковородки, раскаляет их – и пошло! Такое я видела только в цирке. Он ухитрялся сразу на двух сковородках, подкидывая блины, переворачивать их в воздухе! Конечно, мы пригласили его поедать блины вместе с нами. Ещё Ира-большая приучила меня есть зелень. Поскольку я приехала с Чукотки, я салат, редиску, огурцы за еду не считала, никогда их не покупала и жевала их за общим столом, как собачка, скривившись, из вежливости к остальным. А потом привыкла. С Ирой мы бегали по утрам вокруг общежития, забегая иногда очень далеко. И по Мичуринскому в Раменки, и по Ломоносовскому за речку, и вдоль китайского посольства. – во все четыре стороны. Потом в нашем умывальнике в конце коридора мы обливались по пояс холодной водой. Ещё Ира всех мирила. А склоки у нас в комнате затевал всегда один человек. Отрицательным героем у нас была Нинка Озолс. Маленького роста, со вздернутым носом, она всегда сидела по-восточному на своей койке и говорила всем гадости. У неё были поразительно гибкие кисти рук, и она любила их с хрустом выворачивать в разные стороны. Если к нам заходил какой-нибудь мальчик, Нинка тут же брала его в оборот и начинала допрос с пристрастием. Дело кончалось неприятностями и борьбой с Нинкиной победой. Она была спортивной и любила подраться. Её поганый характер позже, на 4-м курсе, развел нас навсегда. Постоянными жертвами Нинки были Сидякова Ира-маленькая и Оля. Они были девочками чувствительными, и она частенько доводила их до слез. Я вступалась за слабых, скандал разгорался, а Ира-большая всех мирила.

В нашей комнате бывало много гостей. Особенно широко гуляли в Дни рождения. Включали проигрыватель, танцевали, пели, веселились. Ира-маленькая танцевала лучше всех по-русски, помавая худенькой ручкой над головой, а Лиза-джан из соседней комнаты – по-восточному, развевая длинные косы. Иру-маленькую постоянно сопровождал и опекал Гога, мехматянин-пятикурсник. Его каштановые волосы вились мелким бесом, окружая голову ореолом. Он помогал ей заселяться в общежитие, помогал с уроками. Я решила, что это Ирин старший брат. На самом деле армянин Гога был совсем на Иру не похож, но вел-то себя, как идеальный брат! Через год Иришка ушла в академку, вышла за Гогу замуж и родила дочку. Поскольку в комнате было негде, мы делали домашние задания в читалках ГЗ или на первом этаже. Особенно многолюдно было там в сессию. Хотя не все первокурсники корпели над конспектами!

По вечерам, особенно по субботам, народ гулял. Кто-то, несмотря на строжайшие запреты, резался в картишки, кто-то выпивал и веселился. К иногородним присоединялись москвичи. Я тоже забегала в такие компании. Помню, что в одной из них были Моха и Годован, распевавшие: «Раскинулось поле по модулю пять…», «Лиза, Лиза, Лизавета, я люблю тебя за это! И за это, и за то, что почистила пальто!» или: «Как ныне сбирается вещий Олег…». Честно говоря, я была обескуражена. Я думала, что пьют и курят люди отсталые, вот как у нас в чукотской школе, а в Университете… А здесь все должны были быть передовыми, верить в светлые идеи коммунизма, а уж выпивать – ни-ни! Поскольку я была непьющей и продолжала верить в светлые идеалы, в компаниях я не прописывалась. Да и некогда было. А вот некоторые ребята, решившие повеселиться, быстро вылетали с Мехмата. Другие, несмотря на хороший старт, тянулись шаляй-валяй до диплома. Но таких весельчаков на мехмате очень мало, большинство математиков – интраверты.
Меня на первом курсе потрясло количество людей со странностями, бродивших по большому кругу коридоров мехмата на 13-м или 16-м этажах. Кто был слеп, кто на костылях, но большинство – с явными психическими отклонениями. Конечно, учеба тяжелейшая, да еще и медицинских противопоказаний для поступления на мехмат практически нет – берут даже с шизофренией Впоследствии с такими людьми с общежитии нередко возникали неприятности. Одним из таких «чудиков» - впрочем, совершенно безобидным, - был Леша Викарук. Он был аспирантом и очень увлекался классической музыкой. Приходя в общежитие, он много рассказывал о музыке, продавал нам свои ставшие ненужными пластинки, для которых мы в комнате тут же вскладчину купили дешевенький проигрыватель «Аккорд». Мы узнавали от него имена великих дирижеров, исполнителей. Все бы хорошо, но он был странный… Ходил он очень быстро и порывисто-неровно, с судорожными движениями, при поворотах стукался о косяки, а при встрече неподражаемо вскидывал в приветствии длинную руку наподобие «Хайль, Гитлер».

ПЕРВЫЕ ТРУДНОСТИ.

На снимке слева: студентка нашего курса с мехмата Зина Лыкова. (Примечание мое - С.Вантеев)

Студентов-первокурсников можно было условно поделить на салаг – окончивших обычные школы, - и на корифеев, выпускников московских физ-мат школ или колмогоровского интерната. В то время, как бывалые могли отдыхать, пройдя в школе почти всю программу первого курса, нам, салагам, приходилось очень нелегко. Многие не выдерживали ритма учебы. Второкурсники, живущие в нашем корпусе, утверждали, что у Мехмата два филиала: вытрезвитель и Кащенко. Ещё они приводили жуткую статистику, что из пяти поступивших на Мехмат заканчивают его в срок всего два человека. Третий отчисляется по неуспеваемости (в частности, из-за пьянки), четвертый – в академку, а пятый убывает по неизвестным причинам. Судя по нашей комнате, статистика была верна. Правда, мы не пили. Двое ушли в академку, выйдя замуж, – со 2-го и с 5-го курса. А третья, Олечка Сырунина, неудачно влюбилась и решила похуданием добиться совершенства. И добилась, полностью заваливши сессию и повесившись в лесу под Петушками…

На снимке справа: Это Ваш покорный слуга, автор данного сайта, т.е. я, Сергей Вантеев. Стою возле лифтов на 15 этаже зоны А, т.е. недалеко от деканата мехмата. (Примечание мое - С.Вантеев)

Да, нам, салагам, приходилось нелегко. Я долго не могла понять смысла дифференциального и интегрального исчислений. Камынин Леонид Иванович очень эмоционально читал нам лекции по Матанализу в аудитории 1610. Лектор он был прекрасный, хотя наши корифеи считали, что Стечкин второму потоку читает мат.анализ лучше. Для таких, как я, читал Камынин замечательно. Ярко, экспрессивно, очень четко, по многу раз вдалбливая нам азы анализа и «кодовые слова» доказательств. Мы постоянно ожидали от него какой-нибудь «хохмы». Все начиналось с его прибытия в аудиторию. Опаздывать он не разрешал, и когда со звонком входил через левую дверь в аудиторию, то в дверях непременно оглядывался... И видел за собой вереницу виноватых опоздавших, норовивших бочком-бочком протиснуться мимо него в аудиторию. Раздавался крик: «Ага!», опоздавшие оттеснялись им назад, вон из аудитории — и дверь торжественно запиралась на щеколду. Лектор шел к доске, грозно глядя на нас, мы ложились на столы от тихого смеха, а он глядел вправо — и там через вторую дверь на цыпочках торопилась вереница тех же опоздавших лиц. Камынин поспешал вправо, хохот становился громче, вторая дверь запиралась на щеколду — лекция начиналась. Он был единственным преподавателем, пользующимся электрическим экраном для записи формул. Писать ему приходилось очень много. Он включал этот волшебный фонарь, тер там что-то спиртом и писал, передвигая пленку, формулы, проектирующиеся на экран. Когда с фонарем что-то не ладилось, он ругался, краснея, а мы покатывались со смеху.

Тут он обращал грозное лицо к нам, парни сползали под столы, мы корчились, не в силах перестать хохотать. Камынин требовал мел, намоченную тряпку – обычно приходилось бежать Саше Маслову или кому-то еще, сидевшему внизу, - и сердито писал мелом на доске, в самых важных местах стуча мелом по формулам, отчего мел крошился и падал. Саша опять бежал, мы ложились от смеха на столы, а лектор грозно вызывал хохотунов по фамилиям, обещая припомнить веселье в сессию. Все это было не всерьез, конечно, но мы утихали. Доска в 16-10 тоже была не простая, а длинная-предлинная, уезжающая вверх, а потом снизу выезжали первые формулы и кто-то из нас призывался стирать их с доски. А у меня с Матанализом не получалось. Я пыталась задавать вопросы ребятам нашей 104-й группы из мат.школ. Увы, я помню, как Скорняков Игорь или Миша Кифер, брызжа слюной, кричали мне, что это «Элементаг`но» и «Ежу понятно»… Привыкши в школе быть первой, я терпела унижения. Бывалые предсказывали мне вылет с первой сессии. Пришлось просить о помощи инспектора. Мне назначили шефиню с пятого курса. Высокая рыжеволосая девушка занималась со мной в своем общежитии в высотке. Меня удивляла чувствительность пятикурсниц. Так, они не выносили шума. Даже тиканье будильника не давало им спать, и они закрывали его в шкафу. Когда я сама дошла до 5-го курса, я стала их понимать. Похоже, моя шефиня сама плоховато всё знала, но она была девушкой старательной, и вместе мы Матанализ разбили! Выручили трудолюбие и упорство.
Наша мучительница, гонявшая нас на семинарах, как сидоровых коз, Наталья Давыдовна Айзенштадт, была сурова, но справедлива. Она прославилась тем, что, незадолго до этого, завалила на зачете второкурсника Анатолия Карпова, чемпиона мира по шахматам, и того пришлось перевести с мехмата на экономический факультет. Она дружила с такой же суровой дамой ее возраста, но потолще, Кишкиной, ведущей семинары в других группах. Курили они обе, как паровозы, что-то вроде «Беломора», и казались нам ужасно старыми и злыми. Похоже, что они обе были фронтовичками. Они нас отлично выучили, после них мы все примеры и задачи уже щелкали, как орешки. Помню, что я дозанималась до того, что мне в сессию приснился большой интеграл с дробью. Я спала на его перекладине, как числитель, положивши голову на dX.

А это автор сайта Сергей Вантеев, т.е. я, на ступенях Главного входа ГЗ (см. фото. Примечание мое - С.Вантеев)

УЧЕБНЫЕ БУДНИ.

По утрам нам нужно было добраться от Ломоносовского до ГЗ. Просидев полночи в читалке и наспех позавтракав, мы летели к автобусной остановке и пытались влезть в переполненный салон, теряя пуговицы и ручки от портфелей. Иногда это удавалось с третьего захода. Самые благоразумные топали пешком – в горку, в горку, мимо биофака. К сожалению, я мало помню об учебном процессе – всё больше какие-то эпизоды всплывают. Помню, что семинары по Высшей алгебре у нас проводил молодой преподаватель А.Ольшанский, а лекции по аналитической геометрии читал Юрий Михайлович Смирнов.

На снимке справа: Андрей Николаевич Колмогоров читает лекцию. Прошу прощения за низкое качество снимка, это я снимал фотоаппаратом "Смена-8" откуда-то из середины огромной аудитории (Примечание мое - С.Вантеев)

Математическую логику нам читал Андрей Николаевич Колмогоров. Эти лекции читались сразу всему курсу, в огромной аудитории на первом этаже. До нас логику первокурсникам не читали, так что лекции были «необкатанными». Колмогоров – это было светило, корифей! Читал он, мямля и картавя, а мы с благоговением внимали. Первая лекция ещё содержала что-то понятное, но потом… Я строчила в большой тетрадке за 98 коп., ничего не понимая. Рядом с нами сидели ученые с кафедры логики – вот для них эти лекции были в самый раз, они уже могли их оценить. А у нас появились первые влюбленные. Они сидели перед нами на втором ряду слева, ворковали и целовались, обращая на Колмогорова мало внимания. Мне было неловко на них смотреть и казалось странным, что девушка, целуясь, постоянно оглядывалась на задние ряды, как бы проверяя произведенный эффект. Увы, все закончилось плохо. Она, будучи москвичкой, стала приходить для свиданий в наш 6-й корпус. Мы по наивности всегда оставляли комнаты и тумбочки незапертыми. Стали пропадать деньги и вещи – и её разоблачили….

Но были и другие, счастливые парочки: на первом курсе замуж вышла Лена Романова (см. фото. Примечание мое - С.Вантеев)

Алгебру нам читал Игорь Ростиславович Шафаревич. О нем шла по Университету слава и как о первоклассном ученом, и как о свободомыслящем человеке. Когда мы сдавали первую сессию, я попала на экзамене к нему. Мы с одногруппницей Галей Пасюгой выучили, как мы полагали, всё. И вот я подготовила билет и бойко ему рассказываю. А он недоволен! Я ему ещё рассказываю – он опять недоволен! Я говорю: «Так вы же сами так читали!» - немая сцена…Короче, он поставил мне тройку. Злость во мне так и кипела, я ведь так и не поняла, что же ему надо было? Позже, когда я прочла его «Русофобию» и другие политико-философские работы, Игорь Ростиславович стал одним из самых дорогих мне людей. Увы, мы не были знакомы лично, если не считать экзамена. А тройку по алгебре я пересдала на 5-м курсе для получения диплома с отличием. Среди студентов было много великолепных. умных и добрых ребят. Помню вундеркинда Яшу Шнейдермана. Он в своем Нижнем Новгороде окончил математическую спец.школу в 15 лет – и поступил на мехмат. Он и окончил его блестяще, но в аспирантуру его не взяли по пятой статье. Яша частенько помогал таким студентам, как я или Ира-маленькая, увлекался классической музыкой. После Университета мы его не видели. Где-то он сейчас? При поступлении в Университет или в аспирантуру играла роль не только пятая статья. Особый отдел, хотя и гораздо либеральнее, чем при Сталине, продолжал тайно действовать. В университете были, конечно, и диссиденты, и стукачи. Мне самой на 3-м курсе предложили сотрудничать. Разговаривали со мной в одной таинственной аудитории на 12-м этаже, куда меня послала, не сказав зачем, инспектор курса. Там меня ждал мужчина средних лет, показавший мне свои корочки и тихим голосом втолковывавший мне то, что от меня требовалось. Требовалось стучать на однокурсников. Как у меня сердце от страху не оборвалось! Ну, ему мой страх только понравился. Я долго притворялась непонимающей дурой, объясняла, что меня окружают исключительно такие же хорошие и правововерные комсомольцы, как и я сама, но он просил меня еще подумать. Я потом просто не пошла на назначенную встречу в гостинице «Москва». В конце 5-го курса Особый отдел, не вдаваясь в подробности, посоветовал кафедре истории математики, рекомендовавшей меня в аспирантуру, забрать рекомендацию. Это было для меня ударом. Я так хотела заниматься наукой! До сих пор не знаю, то ли это случилось из-за отказа сотрудничать, то ли из-за политических «грешков» моего мужа, Кузнецова-Фетисова Жени, чью фамилию я успела взять. Он не пошел голосовать на третьем курсе за Р.В.Хохлова и А.Н.Косыгина. Что-то мне припомнили. В Университете создана великолепная спортивная база. Сколько первоклассных тренеров преподавало нам физкультуру! У нас вела занятия незабвенная Анна Ивановна Нартова. Небольшого роста, крепкая, с ногами кавалериста и очень зычным голосом. Она нас гоняла, как … не могу подобрать сравнения. Я-то была из-за болезни сердца в спец. группе. Нас очень щадили, но все равно нужно было что-то пробежать и т.п. Так вот, из девочек я одна бежала, а остальные три-четыре мирно шли за мной, без умолку болтая. Нартова отворачивалась или отходила – и они тут же норовили присесть. Помню Иру Зинину и еще одну длинную и нескладную девочку-москвичку. Какие же они были лентяйки! Немудрено, что «свирепая» Анна Ивановна ко мне хорошо относилась и впоследствии неоднократно помогала и советом, и делом.
С первых дней учебы всех, не умеющих плавать, записали в бассейн. Как я боялась сначала… Конечно, с больным сердцем спортивных высот мне не достичь, но плавать меня научили хорошо.

На снимке справа: тот самый бассейн в цоколе Главного здания МГУ (Примечание мое - С.Вантеев)

Мы все в конце семестра смогли проплыть стометровку, прыгнуть со столбика, освоили стили кроль и брасс. Честно говоря, мне больше всего нравилось плавать по-собачьи или на спинке. Запомнилось мне плавание одного нашего первокурсника, который плавал-плавал, а потом вдруг начинал тонуть. По стечению обстоятельств, тонул он всегда около девочек, захлебываясь и хватаясь за самые выпуклые места. Все это было на полном серьезе. У него было неровное лицо в прыщах и темные сальные волосы. У некоторых других ребят тоже были проблемы с лицом, но то были нормальные люди, а этот!.. Мы его прозвали: «Я очень, очень, очень сексуально озабочен», и все время следили за ним, сбегая на другие дорожки. В 104-й группе кроме меня были еще две девочки – Галя Пасюга из Латвии и москвичка Лена Мамай. Последняя, бедняжка, панически боялась экзаменов, до потения рук, расширенных зрачков и запаха ацетона - и, конечно же, вылетела в первую или вторую сессию. Мы с Галей доучились вместе до третьего курса, когда разошлись по разным кафедрам. Она была очень сильной студенткой, впоследствии окончила аспирантуру и защитилась. Отводили душу мы на лекциях по истории КПСС, позже – по истор. и диал.материализму и научному коммунизму, а также по гражданской обороне. Иногда сбегали после первого часа, иногда – писали письма и пр., иногда играли в морской бой или крестики-нолики. Но совсем уж бесполезными эти предметы я назвать не могу. Мне лично они дали очень много для понимания сущности окружающего мира. Помню, как на семинаре по диамату незабвенный наш доцент Перминов требовал от нас стихов об объективном и субъективном идеализме, о непознаваемом… Я ему тут же написала о Гегеле:

Существует духовное вне сознанья людей.

Разум мира витает над главою твоей.

Ты его не постигнешь – бей ей в стенку, не бей.

Разум мира и Гегель – пред материей.

ДОСУГ.

Как я уже говорила, поступила я в Университет, храня веру в коммунизм. Язык у меня подвешен хорошо, поэтому по Истории КПСС проблем у меня не возникало. Но мне чего-то не хватало, было мало культуры. Поэтому я тыкалась, куда только можно. Посещала свободным слушателем лекции по истории мировой культуры на Гумфаке, ходила по английскому языку сразу в две группы – для продолжающих и совершенствующих. В обеих группах у меня с удовольствием списывали. Андрей Комаровский строил глазки нашей молодой зеленоглазой англичанке. Ещё записалась в академический хор (Gaudeamus Igitur), в драмкружок и т.п. Ездила куда-то с Игорем Рабиным петь студенческие песни.

На снимке справа: поюи Игорь Рабин (с гитарой) и Юра Малистов (Примечание мое - С.Вантеев)

Мы пели про далекую Амазонку, про лошадей, которые умеют плавать, про пряную перину, выброшенную на берег. Там выступал Саша Суханов, как-то раз даже Никитины пели. Короче, было чем заняться. На семинарах мы сидели за одним столом с Корневым Сережей. Он был так политически подкован, с таким юмором мог все события растолковать, характерно жестикулируя, что от моих верноподданнических настроений мало что уцелело. Тем не менее, когда нас собрали в актовом зале, чтобы рассказать нам про хунту и Пиночета, я сразу побежала записываться в чилийские партизаны. На меня в президиуме довольно странно посмотрели и сказали, что если надо будет, ко мне обратятся. Вот они, души прекрасные порывы! Так что, когда мы с Серёжей Корневым через 25 лет встретились, я не удивилась, что он какое-то время занимался политикой и даже был помощником депутата Госдумы. Периодически нас освобождали от занятий и посылали на Ленинский проспект встречать высоких гостей. Мы с удовольствием гуляли и стояли, махая флажками. Помню, в Университет приезжала прекрасная Анжела Девис. После этого я, как и многие жительницы Советского Союза, сделала «химию».
Возвращаясь после занятий в общежитие, мы иногда делали крюк и доходили до китайского посольства. Как там было интересно! Пруды с лебедями, прекрасный парк, оригинальная архитектура китайских зданий. А вдоль ограды – большие стенды с красочными фотографиями из жизни полубратского Китая. Мы подолгу разглядывали картинки. У сдавших вторую сессию и перешедших на второй курс была традиция пойти на всю ночь от общежития к центру Москвы. Мне тоже очень хотелось пойти, но не было сопровождающего. Я набралась смелости и обратилась к Корякину Вовочке. Ах, какой он был красивый! Мало того, он пошил себе розовые вельветовые брюки и щеголял в них по Мехмату. Нет, о влюбленности и речи не было, просто я чувствовала бы себя с ним приятно и безопасно, т.к. он был влюблен во второкурсницу Лиду. Вовочка согласился - и мы пошли через всю Москву. Я не могу передать красоту этой ночи и рассвета. А на старших курсах Вовочка пережил личную драму и поменял фамилию на мамину. Он стал Владимиром Дубровским. Мне кажется, он стал тогда тверже и мужественнее. Виной тому новая фамилия или он просто вырос – я не знаю. Когда же ко мне обратился один второкурсник и мы хотели ещё раз прогуляться по ночной Москве, нас ждало протрезвление действительностью. Мы прошли мимо китайского посольства и шли, безмятежно болтая, мимо девятиэтажных домов. Как вдруг сзади нас раздался стук – что-то упало с балкона. Мы прошли несколько метров – и прямо перед нами послышался звук падения и мы с ужасом увидели труп мужчины в трусах и голубых носочках, под головой которого растекалась темная лужица. Сбоку неслышно подбежала собачка и стала лужицу нюхать. Я очнулась и стала отгонять собачку. Потом была Скорая, милиция и т.п. Погуляли. Я долго потом, от чего-либо засмеявшись, умолкала, вспоминая лицо смерти. Конечно, молодость взяла своё, и мы успокоились.

После окончания первого курса большинство поехали на работу в ССО. На двух следующих снимках: бойцы ССО "Кентавр", работавшие на Сахалине. (Примечание мое - С.Вантеев)




А какой культурный багаж мы приобрели за эти годы, сколько прочли запрещенных и незапрещённых книг, сколько бегали по театрам, музеям, выставкам и консерваториям! Помню, как для того, чтобы купить билеты в Большой театр, мы всю ночь простаивали в очереди в кассы рядом с Александровским садом. Там были ветхие трехэтажные дома с деревянными скрипучими лестницами, на которых мы ночью спали, готовясь утром стоять в очереди с написанными на руках номерами. А потом в Москву собрался Никсон – и эти дома за ночь исчезли. На их месте наутро был зеленый газон. Чудеса! Но чем бы мы ни занимались на досуге, главным была учеба. Над нами царствовала Её Величество Математика, и мы верно служили, осваивая ее высоты.

Вера Кузнецова-Фетисова (Савельева)

Июль 2006 г.